Взято с Ганз.ру genri22
posted 30-1-2011 14:09
Автор этой охотничьей байки -
известный саратовский врач, хирург и
не менее известный охотник Дмитрий
Арсениевич.
Я прочитал , меня прикольнуло вот и
скопировал сюда.Дальше слова автора.
Как-то вечером, после работы, я
заглянул в свой любимый магазин
<Охота> посмотреть, нет ли в продаже
чего-нибудь новенького. Продавец
тётя Вера знала меня ещё
любопытным мальчишкой-
шестиклассником, который бегал сюда
через день посмотреть на настоящих
охотников и послушать их рассказы.
Повезло - она обрадовано позвала
меня к своему прилавку и сказала, что,
когда разойдутся покупатели, она мне
что-то покажет. В нетерпении я ждал
около получаса. Наконец народу стало
поменьше, и тетя Вера с
заговорщицким видом достала из-под
прилавка маленькую коробочку и
новый глянцевый журнал <Охота и
охотничье хозяйство>.
- Вот - читай, - сказала она, открыв
закладку. Читаю и обалдеваю.
Оказывается, в Чехии охотники
изобрели манок, имитирующий крик
раненого зайца. Если в манок дунуть,
то через 10 - 15 минут со всех сторон
сбегутся лисы, и за вечер их можно
настрелять 14 - 15 штук. Неужели у
тети Веры в руках именно эта
штукенция?
- Держи, - говорит тетя Вера и
протягивает мне манок. - Звонила тебе
в больницу, но ты уже ушел.
Оказывается, манков в магазин пришло
три штуки. Два отошли отцам города, а
вот один оставили мне. Вынимаю из
коробочки заветный манок и,
вопросительно глядя на тетю Веру,
приставляю его к губам. <Пробуй>, -
разрешает она. - <Но не очень громко,
потому что звук уж очень страшный>.
Как кричит раненный заяц, охотникам
объяснять не надо, а не охотникам
объясню. Чувствуя близкую смерть,
косой кричит так, что у меня мурашки
по коже бегут. Крик напоминает
истошный вопль младенца, жуткий и
одновременно неприятный,
пробирающий до костей. Не понимаю,
как из такого милого зверька
извлекается такой жуткий звук.
Ну так вот. Дунул в этот манок.
Пронзительный визг испугал меня
самого, но реакция посетителей была
еще ужасней. Двое упали на пол, а у
остальных волосы встали дыбом. -
Отлично! Беру, - говорю я тёте Вере и
тороплюсь уйти из магазина: как-то
неудобно получилось с испуганными
посетителями.
Прибежав домой, немедленно звоню
председателю отдаленного степного
колхоза, то ли дочь которого, то ли
жену я когда-то спас не то от смерти,
не то от беременности, и кричу:
<Завтра выезжаю, готовь машину!
Охота будет с новым западным
суперприбором>. Завтра наступает с
большим трудом, после беспокойной
ночи, проведенной с женой в
разработке модели лисьей шубы до
пола, заряжанием дополнительных
патронов, перебиранием охотничьих
шмоток. Манок попробовал дома с
друзьями-охотниками - все в панике и
в ужасе. Хорошая вещь!
Бесконечная дорога, встреча, проба
деревенской вкуснятины: борщ,
вареники, сметана. Неизбежные
расспросы: как работа? как родители?
Отвечаю автоматически, с
нетерпением жду вечера. Хозяин,
Николай Иванович, не охотник.
Поэтому предложил от чистого сердца
сегодня поспать, а утром погулять с
ружьецом вокруг деревни. Не
обижаюсь.
Но вот водитель с местным охотником
уже стоят у ворот, не глуша <Урал>, на
котором меня надо везти. Снега
выпало много, <УАЗ> не проедет.
Местный охотник Санька, я с ним уже
знаком, с восторгом смотрит на манок и
говорит, что с таким можно на две
шубы настрелять.
До места далековато, километров
восемь в поле. Там стога со всей степи
свезли - зимой мышей и лис полно. На
улице минус тридцать, январь.
Одевают меня трое. Штаны из
верблюжьей шерсти водолазные,
сверху ватные, сверху белые
маскировочные. Тулупа тоже два. Один
так, а другой председательский задом
наперед, для тепла. Валенки, шапка с
завязанными ушами - короче, чучело
огородное, но по-другому нельзя.
Холодно, сидеть часа три. В кабине я
не поместился, запихали в кузов. Ехали
долго, куда-то в ночь, буксовали два
раза. Когда остановились, и я выпал из
кузова, иначе мой выход не назовешь,
было около десяти часов вечера.
Восхождение на стог заняло около
двадцати минут. Сам я в такой одежде
даже ходить не мог, а забраться на стог
сена четырехметровой высоты и
подавно. Повезло, что у стога нашлись
вилы и грабли. Их обратную сторону
упёрли мне в заднее место, меня
удалось задвинуть наверх. Я раскопал
себе в сене нору и очень уютно
оборудовал место для стрельбы. Затем,
махнув ребятам, сказал, чтобы раньше,
чем часа через четыре, за мной не
приезжали. <Урал> мощно фыркнул
мотором, развернулся и уехал в
темноту, оставив меня одного в жуткой
январской ночи, в казахстанской степи.
Страшновато одному-то. Минут десять
сидел тихо, потом думаю: <Ну что ж,
пора>. Достаю манок, укладываю
рядком патроны, чтобы были под
рукой, картечь на всякий случай тоже
поближе. Ну, пора! Набрав воздух в
легкие, дую в манок, и рвущий душу
крик разносится по дикой ледяной
степи. Мамочка! Зачем я это сделал?!
Сейчас какие-нибудь черти или лешие
сбегутся. Кое-как пришел в себя,
успокоился, ну, думаю, лисы-то сейчас
точно сбегутся. Караулил, караулил и
незаметно заснул.
Тонкий слух охотника даже во сне не
подводит, и на сей раз тоже не подвел.
Слышу, поскрипывают шаги, рядом
где-то. Сдвигаю предохранитель
вперед, тихо поворачиваю голову,
вижу: не лиса и не волк, а обычная
лошадь с санями подъезжает к моему
стогу. Из саней вылезает деревенский
мужик в ушанке с вилами, хитро
озирается по сторонам, удостоверяясь,
что вокруг никого нет. Не торопясь,
начинает почти из-под меня набивать
сани сеном. Подними мужик голову
хотя бы чуть, он уперся бы взглядом
как раз в дуло моего ружья. Но зачем
ему смотреть наверх стога, когда в
середине сена полно. Сижу, еле
сдерживая смех. Сказать ему, что
воровать нехорошо, или пусть себе
ворует? Им и так тяжело живется.
Решение пришло исподволь. Тихо
приставляю манок к губам и изо-всех
сил дую, направив его прямо на
мужика. Передать тяжело, но
попробую. Лошадь, не поднимая от
стога головы, подпрыгивает
необычайно высоко на всех четырех
ногах, грива и хвост у нее встают
дыбом, и она, будучи в двух метрах
над землей, начинает бежать. Бежит
она по воздуху, как мне показалось,
минуты две. Потом, согласно законам
гравитации, всё-таки падает на землю
и исчезает в степи, несясь каким-то
нездоровым галопом, которым ей,
видимо, до этого бегать не
приходилось.
Как от лошади оторвались сани, я так и
не понял. Они даже не тронулись с
места, так резко она все это проделала.
Мужик на долю секунды позже лошади
тоже подпрыгнул, как мне показалось,
выше стога, при этом как-то
конвульсивно взбрыкивая руками и
ногами. Шапка при этом
катапультировалась с его головы,
видимо, из-за резко вставших дыбом
волос. Кричал он в полете так, что я
испугался за его здоровье. Мужик исчез
из виду чуть медленнее лошади, даже
не коснувшись земли. Через минуту
все было кончено. Опять я остался
один на один с ночью, степью, зимой,
а также с санями с сеном.
Приехавший за мной водитель минут
десять ходил вокруг саней, почесывал
затылок и, наконец, сказал: <Саней-то
вроде и не было>? <Сначала не было, -
подтвердил я, - а потом приехали>.
Утром в сельсовете на заседании
правления колхоза актив внимательно
слушал рассказ сторожа, о том как во
время охраны им колхозного сена на
него напал снежный человек, лошадь
сожрал, а самого догнать не смог...