- Салют, кого везешь? – лениво спросил дядя Саша и Салют вырывая оглобли галопом рванул по улице. Дядя Саша успел на ходу съехать с телеги . Лошади его боялись необъяснимо. Верили в его огромную власть над их мелкой жизнью.
…а мы неслись по Алмалыку, пока Салют не уткнулся в дом тети Моти.
Мотя была нашей бабушкой, точнее родной сестрой нашей бабки. От нее всегда пахло черемухой и лесными ягодами, так же как в ее доме. Когда Мотя (в девичестве ее звали Матрена) была молодая девка на нее напал волк. Она шла по улице зимой и в сумерках волк набросился сзади. Роста она была небольшого, может быть волк принял ее за ребенка, но Матрена отбиваясь всеми силами, потеряла в битве только глаз. Волк отступил. Тетя Мотя так и не вышла больше замуж. Сашка был ее сын, кто был отец Сашки – мы не знаем.
Кто же мы? А мы приехали из областного города, племянники Моти в Алмалу на каникулы. Я и Лариска. В первую неделю мы обошли всю родню с бабкой и Мотей, как странники из повести Лескова. Я играл на балалайке, бабки пели, мы пили самогон, и я спал на разных печках слушая прихотливо разветвленную историю нашего генеалогического древа. Утром бабки пекли блины, я ел их с вареньем или сметаной и мы отправлялись дальше. Моя бабка шла рядом с Мотей, потом Лариска, а потом я, босиком и с балалайкой на плече. Я хотел, чтобы вместо балалайки у меня было ружье. Как было бы хорошо идти с ружьем, босиком по песчаной дороге…
Скитались мы по родне никак не меньше месяца. Я тогда только собирался пойти в первый класс. И понятия о времени и календаре у меня были довольно размытые. Но, если судить по по потерянной обуви и мозолях на пятках – мы были настоящими странниками когда возвращались назад к родной Алмале.
Дяде Саше дали машину. Она рыла колесами землю и пыталась свалить грушу возле дома тети Моти. Дядя Саша спал лежа на сидении.
Приехали отец и мама. Мне стало сразу очень скучно. Весь вечер топили баню, она оказалась очень черной, такой, что после нее надо мыться в реке. Отец мылся и нырял, но потом еще долго оттирался полотенцем - вся баня была «черная» и люди из нее выходили черные. Только полотенцем оттирались до светлого оттенка.
Тетя Мотя объявила сухой закон. Отец после бани выпил коньяк, а Сашке сказал шиш. Дядя Саша выпил одеколон отца. Машину у дяди Саши забрали и он опять пересел на Салюта.
(Когда дядя Саша приезжал к нам 20 лет спустя, он пьяный всегда говорил тксисту: «Салют, кого везешь?»)
Мне стало настолько скучно, что я выстругал из доски ружье, привязал к нему веревку и закинул за плече. Лариска посмотрела на меня и в ее женской душе наконец пробудились материнские чувства. Она завязала в узелок кусок Мотиного пирога и проводила меня на поезд, который останавливался два раза в неделю на нашей станции.
Все следующее утро я стрелял из окна несущегося поезда ишаков и верблюдов из деревянного ружья. На станции Иргуз меня арестовала милиция.